Единственная встреча Ахматовой и Цветаевой произошла в Москве накануне войны
Амедео Модильяни “Анна Ахматова” (1911)
23 июня исполняется 130 лет со дня рождения Анны Ахматовой.
Ахматова говорила о себе: «Я – как петербургская тумба». Это значит – вросшая в землю этого города, слившаяся с ним. Действительно, царственный образ Ахматовой нельзя представить себе в отрыве от образа Петербурга-Петрограда-Ленинграда. И все-таки большое место в ее жизни занимала и Москва. В частности, здесь состоялась ее единственная встреча с Мариной Цветаевой.
Это на портретах в школьных кабинетах литературы Пушкин висит с Лермонтовым голова к голове, Толстой мирно соседствует с Достоевским. В реальности многие классики, чьи имена произносятся через запятую, никогда не встречались. Лермонтов не успел увидеть своего кумира Пушкина воочию, а Достоевский и Толстой, не любившие друг друга, встретиться ни разу не захотели. Вполне могли разминуться во времени и две крупнейших женщины-поэта (обе не любили слово «поэтесса») ХХ века.
Марина Цветаева
Цветаева и Ахматова испытывали друг к другу интерес, но со стороны Марины Ивановны он был явно сильнее. Цветаева полюбила стихи Ахматовой еще в 1912 году, прочитав сборник «Вечер». Посвящала ей стихи (цикл «К Ахматовой» 1916 года), забрасывала ее эмоциональными посланиями, а та отвечала сдержанно, ссылаясь на «аграфию» – утрату способности к письму. До 1922 года так и не успели встретиться (все-таки одна в Москве, другая – в северной столице), а потом Цветаева уехала в эмиграцию и на родину вернулась лишь через 17 лет, в 1939 году.
Осенью 1940 года Цветаева прочла новый сборник Ахматовой «Из шести книг» и оказалась поражена, не почувствовав никакого роста любимой поэтессы, никакой духовной эволюции: «старо, слабо. Часто (плохая и верная примета) совсем слабые концы, сходящие (и сводящие) на нет… (…) Но что она делала: с 1914 г. по 1940 г.? Внутри себя, Эта книга и есть «непоправимо-белая страница»…» Цветаевой показалось, что ее былая любовь к поэзии Ахматовой была ошибкой, наваждением: «Просто был 1916 год, а у меня было безмерное сердце, и была Александровская слобода, и была малина и была книжка Ахматовой… Была сначала любовь, потом – стихи…» Странно, что Цветаева не догадалась, что в условиях советской цензуры поэт может печатать далеко не все, что хотел бы…
Поэты Николай Степанович Гумилев (слева), Анна Андреевна Ахматова (справа) и их сын Лев
«Страшно подумать, как бы описала эти встречи сама Марина, если бы она осталась жива, а я бы умерла 31 августа 1941 г. Это была бы «благоуханная легенда», как говорили наши деды. Может быть, это было бы причитание по 25-летней любви, которая оказалась напрасной, но во всяком случае это было бы великолепно», – писала Ахматова в 1959 году. Об их единственной встрече, продолжавшейся два дня – 7 и 8 июня 1941 года – известно очень мало. Цветаева ничего рассказать об этом не успела. Ахматова тоже особенно не распространялась. Подробности остались только в воспоминаниях знакомых и квартирных хозяев.
В начале июня 1941 года Ахматова приехала в Москву, хлопотать за своего арестованного сына, Льва Гумилева. Остановилась, как всегда, у своего друга Виктора Ардова, на Большой Ордынке, 17, кв. 13, в маленькой комнатке на втором этаже, прозванной «шкафом». Узнав, что Цветаева хочет ее видеть, поэтесса позвонила и сказала два слова: «Говорит Ахматова». «Я вас слушаю», – спокойно ответила Цветаева. Ахматова пригласила ее на Ордынку. Разговор прошел наедине. «О самой встрече Ахматова сказала только: «Она приехала и сидела семь часов». Так говорят о незваном и неинтересном госте», – вспоминала Лидия Чуковская. Содержание беседы навеки осталось тайной. Писательница Ольга Новикова в повести «Безумствую любя» (2005) предприняла попытку художественно домыслить его. Ахматова спросила, есть ли у Цветаевой известия о судьбе арестованных мужа и дочери, и Цветаева сразу стала рассказывать, как посылает передачи Сергею и Ариадне.
«Анна встала с дивана, подошла к Марине, со спины обхватила за плечи, подняла ее, послушную, и повлекла за собой.
В узкой маленькой каморке с высоким потолком они, не заметив, просидели несколько часов. Анна с поджатыми ногами на кровати, Марина — на стоящем впритык стуле.
Близость…
В такой тесноте либо искрит — тогда двое отлетают друг от друга в разные стороны, — либо притягивает.
Сначала обе молчали. Застыли возле океана тишины — тихого океана, — и каждая опасалась ступить в него босой, оголенной душой: вдруг обожжет…
Первый шаг сделала Анна…».
Ахматова прочитала вслух посвященное ей стихотворение Цветаевой 1916 года «О, Муза плача, прекраснейшая из муз!..», Цветаева потом – свою «Поэму воздуха», а Ахматова – вторую главу своей «Поэмы без героя».
Цветаева – это уже не фантазия, а свидетельство Ахматовой из ее дневниковых воспоминаний 1959 года – язвительно отозвалась: «Надо обладать большой смелостью, чтобы в 41 году писать об Арлекинах, Коломбинах и Пьеро». Образы показались ей несвоевременными, пришедшими из рафинированной культуры Серебряного века. Но и Ахматовой не понравилась «Поэма воздуха». В дневниковой записи 1959 года она отзывается о ней так: «Марина ушла в заумь… Ей стало тесно в рамках Поэзии… Ей было мало одной стихии, и она удалилась в другую или в другие». «В поэме Ахматовой Цветаева не вычитала трагичности времени, трагичности бега времени. В поэме Цветаевой Ахматова не восприняла трагичности бытия поэта в мире. Так произошла эта невстреча, — в быту. А в бытии — столкновение двух начал: аполлонического и дионисийского…», – пишет биограф Цветаевой Анна Саакянц.
На следующий день великие женщины встретились снова, но уже не у Ардова, а в Александровском переулке, д. 43, кв. 4, у друга Ахматовой Николая Харджиева. Хозяин потом вспоминал:
«Цветаева говорила почти беспрерывно. Она часто вставала со стула и умудрилась легко и свободно ходить по моей восьмиметровой комнатенке. Меня удивлял ее голос: смесь гордости и горечи, своеволия и нетерпимости. Слова «падали» стремительно и беспощадно, как нож гильотины. Она говорила о Пастернаке, с которым не встречалась полтора года (…), снова о Хлебникове (…), о западноевропейских фильмах (…). Говорила о живописи, восхищалась замечательной «Книгой о художниках» Кареля ван Мандера (1604), изданной в русском переводе в 1940 году.
– Эту книгу советую прочесть всем, – почти строго сказала Марина Ивановна.
Анна Андреевна была молчалива. Я подумал: до чего чужды они друг другу, чужды и несовместимы. Когда Цветаева, сопровождаемая Т.Грицем, ушла, Ахматова сказала: – В сравнении с ней я телка».
Что она имела в виду? Может, свою внешнюю безмятежность, спокойствие, величавость, особенно заметные на фоне экзальтированной и эмоциональной Цветаевой?
Еще известно, что в один из этих дней Ахматова и Цветаева вместе сходили в театр. «Человек, стоявший против двери (но, как всегда, спиной), медленно пошел за нами, – вспоминала Ахматова в 1963 году. – Я подумала: «За мной или за ней?»».
Цветаева так и не узнала, что Ахматова еще 16 марта 1940 года написала стихотворение «Поздний ответ».
Невидимка, двойник, пересмешник.
Что ты прячешься в черных кустах.
То забьешься в дырявый скворечник,
То мелькнешь на погибших крестах.
То кричишь из Маринкиной башни:
«Я сегодня вернулась домой.
Полюбуйтесь, родимые пашни,
Что за это случилось со мной.
Поглотила любимых пучина,
И разрушен родительский дом».
Мы с тобою сегодня, Марина,
По столице полночной идем,
А за нами таких миллионы,
И безмолвнее шествия нет,
А вокруг погребальные звоны,
Да московские дикие стоны
Вьюги, наш заметающей след.
Что ты прячешься в черных кустах.
То забьешься в дырявый скворечник,
То мелькнешь на погибших крестах.
То кричишь из Маринкиной башни:
«Я сегодня вернулась домой.
Полюбуйтесь, родимые пашни,
Что за это случилось со мной.
Поглотила любимых пучина,
И разрушен родительский дом».
Мы с тобою сегодня, Марина,
По столице полночной идем,
А за нами таких миллионы,
И безмолвнее шествия нет,
А вокруг погребальные звоны,
Да московские дикие стоны
Вьюги, наш заметающей след.
Анна Андреевна не прочла ей его при встрече. «А теперь жалею, – говорила она в 1956 году Лидии Чуковской.- Она столько стихов посвятила мне. Это был бы ответ, хоть и через десятилетия. Но я не решилась из-за страшной строки о любимых». Действительно, строка «поглотила любимых пучина» только обострила бы у Цветаевой боль и страх за ее арестованных близких.
Через две недели после встречи Ахматовой и Цветаевой началась Великая Отечественная война. А через два с небольшим месяца Цветаева покончила с собой в эвакуации. Ахматова пережила ее на 25 лет. В поздние годы она вспоминала о ней мало и равнодушно и не раскаивалась в своей холодности при встрече. Но в стихотворении 1961 года Цветаева входит в своеобразный квартет великих поэтов, который образуют Мандельштам, Пастернак и она сама:
Все мы немного у жизни в гостях,
Жить — этот только привычка.
Чудится мне на воздушных путях
Двух голосов перекличка.
Двух? А еще у восточной стены,
В зарослях крепкой малины,
Темная, свежая ветвь бузины…
Это — письмо от Марины.
